– Если этот мерзавец вернется из Шатле раньше, чемчерез пару-тройку лет, могу вас заверить, я съем собственную шляпу! Уж будьтеуверены! Эй там, кто-нибудь! Принесите воды и побрызгайте на бедняжку, она всееще без чувств!

– О нет! – пролепетала Луиза, приподнявшись налокте и озирая присутствующих. – Вы невредимы, Шарль, слава богу… И вытоже, Антуан, это чудовище вам не повредило…

Услышав, как Луиза называет в оплошности комиссара по имени,д’Артаньян мрачно подумал, что подозрения Бриквиля насчет комиссара, бытьможет, столь же справедливы, как на его собственный – г-н де Морней выгляделценителем прекрасного пола и умельцем в обращении с ним. Однако ситуация неблагоприятствовала тому, чтобы и ему, в свою очередь, мучиться ревностью –особенно учитывая, что один рогоносец только что уведен отсюда в Шатле…

– Боже мой, где он?

– Успокойтесь, дорогая, – заявил комиссар, бравокрутя усы. – Он в Шатле и, клянусь небесами, выйдет оттуда не скоро…

– Ах, как вы меня утешили, господин комиссар… –чарующим голоском произнесла Луиза. – Вы меня избавили от страхов итревог…

Правда, она при этих словах очень уж многозначительнопоглядывала на д’Артаньяна – в свою очередь, сообразившего, что дела обстоятнеплохо, и его привилегии в этом доме не только не пострадали, но, наоборот,расширились, учитывая, что рогоносец уведен в такое место, где будет лишенвозможности мешать чужому счастью…

Вряд ли стоит очень уж долго растолковывать непонятливым,где в эту же самую ночь пребывал д’Артаньян, – разумеется, в спальнесупругов Бриквиль, на уже знакомой читателю супружеской постели под балдахином.За все время романа с прекрасной нормандкой гасконец и его любовница ещеникогда не чувствовали себя в такой безопасности: главная помеха их ворованномусчастью, сиречь г-н Бриквиль, пребывал за семью запорами в надежнейшейкрепости, откуда при всем своем бешенстве и коварстве вряд ли мог выбратьсясамостоятельно в ближайшие пару-тройку лет, обещанных ему комиссаром…

И все же очаровательная Луиза призналась, откровенно ежасьот страха:

– У меня до сих пор мурашки по коже. Так и кажется, чтоБриквиль подслушивает под дверью, вот-вот ворвется с пистолетом или кинжалом… Унего в комнате дюжины две кинжалов – его единственная слабость, на которую онохотно швыряет деньги, да и пистолетов там не менее полудюжины…

– Какие глупости, Луиза! – браво заявилд’Артаньян, привлекая ее к себе со сладостным ощущением победителя. –Клянусь честью дворянина, что вы зря тревожитесь. Из Шатле так просто невыберешься, уж мне-то лучше знать, я сам там побывал…

– Но вы ведь оттуда выбрались?

– Милая Луиза, не равняйте меня с этим склочнымнегодяем, вашим муженьком! Честно признаться, я оттуда не "выбирался"– меня они выпустили сами. Потому что за мной туда прибыл сам господин деКавуа, капитан мушкетеров кардинала, и у него был приказ о моем освобождении,подписанный его величеством собственноручно. Есть некоторая разница, вам некажется? Вряд ли у Бриквиля найдутся друзья, способные его оттуда вытащить такбыстро…

– Интересно, – мечтательно сказала Луиза, –есть у нас законы, позволяющие в кратчайшие сроки получить развод с человеком,заключенным в Шатле?

– По-моему, нет, – мгновенно ответил д’Артаньян,уже свыкшийся с подобными ее мечтаниями, как с неизбежным злом, от которого досих пор как-то удавалось уворачиваться. – Определенно, нет.

– Как жалко… До чего удобный случай, Шарль, не правдали? Если толково поговорить с комиссаром де Морнеем и вознаградить его паройсотен…

Она замолчала и, тихонько взвизгнув, прижалась кд’Артаньяну. Что до гасконца, то он тоже обратился в слух.

И убедился, что им не почудилось: в замке поворачивали ключ,стараясь делать это как можно тише. Кто-то пытался проникнуть в спальню.

Д’Артаньян кошкой прянул к двери и с грохотом задвинулзасов, как раз вовремя – неизвестный по ту сторону отпер замок и собирался ужевойти.

– Эй вы, там! – громко возвестил д’Артаньян самымрешительным тоном. – Кто вы такие, что ломитесь не просто в чужой дом – вчужую спальню? Я не буду кричать полицию – сам возьму шпагу и попротыкаю васвсех к чертовой матушке!

С той стороны столь же громко ответил язвительный, свирепыйголос, увы, прекрасно знакомый:

– Ах ты, мерзавец! Это моя спальня, если ты не забыл,вертопрах, скотина, блудливец, тварь! А шпага твоя, вот кстати, лежит аккуратрядышком со мной, на кресле… На этот раз ты попался, гасконский приблудыш! Эй,Пьер, Жеан, ломайте дверь!

Пришлось признать, что на свете все же существуют чудеса –вроде бы пребывавший за толстыми стенами Шатле г-н Бриквиль собственной гнуснойперсоной объявился тут же, рядом, отделенный от д’Артаньяна лишь досками дверитолщиной в палец, и настроение у него, сдается, было самое что ни на естьнедружелюбное. Оставалась еще зыбкая надежда, что д’Артаньян столкнулся сдьявольским наваждением, что над ним вздумал подшутить какой-то бес или другоймелкий обитатель преисподней, выбравшийся в Париж, чтобы поиздеваться надтамошними нерадивыми христианами. Что это бес, для коего нарушение одной иззаповедей Христовых все равно, что распахнутая дверь, голосом Бриквиля глумитсянад незадачливым любовником. "Сколько же я не был в церкви?" – с запоздалымраскаянием подумал д’Артаньян.

Однако он даже не пытался вспомнить подходящую к случаюмолитву, уверенный, что имеет дело с обитателями этого мира. На дверь обрушилсястрашный удар железного лома – а это уже мало походило на бесовские проделки.Никто отродясь не слышал о бесах, столь умело и шумно орудующих ломом…

Дверь была не особенно крепка, и после третьего удара однаиз продольных досок с треском вылетела, в образовавшейся дыре мелькнул острыйконец помянутого лома, исчез, ударил в другом месте…

– Черт вас побери, Бриквиль! – заоралгасконец. – Вы, в конце концов, дворянин! Берите шпагу, выйдем во двор ирешим наше дело раз и навсегда!

Удары на минуту стихли.

– Много чести, прелюбодей! – торжествующе завопилБриквиль. – Я тебе без всякой дуэли уши отрежу, а может, еще что-нибудь!Да, вот именно, и еще что-нибудь! Ломайте дальше, олухи! Птичка в западне! Ух,и потешусь я над тобой, гасконский ублюдок!

– Боже мой, Шарль, бегите! – простоналаЛуиза. – Вы погубите и меня, и себя!

– Легко сказать… – пробормотал д’Артаньян,беспомощно озираясь.

Из одежды на нем имелась лишь ночная рубашка – все остальноевкупе со шпагой лежало в прихожей, по ту сторону сокрушаемой ломом двери…

Ситуация выглядела скверно, и гасконец действовал согласнозаведенному неведомо кем порядку. Невозможно установить, кто и когда ввел этотнеписаный обычай, но так уж повелось исстари: застигнутый в подобныхобстоятельствах любовник, будь он хоть олицетворением храбрости и героизма,обязан был, не вступая в битву, ретироваться как можно быстрее, если имел ктому хоть малейшую возможность. Д’Артаньян, наскоро обмыслив происходящее,решил, что не стоит становиться исключением из общего правила.